Неточные совпадения
— Потому, что ехать Бог знает куда,
по каким
дорогам, гостиницам. Ты стеснять меня будешь, —
говорил Левин, стараясь быть хладнокровным.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она
говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая, и
по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Так не переставая
говорили об Алексее Александровиче, осуждая его и смеясь над ним, между тем как он, заступив
дорогу пойманному им члену Государственного Совета и ни на минуту не прекращая своего изложения, чтобы не упустить его,
по пунктам излагал ему финансовый проект.
Между тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что они своротили с
дороги и, вероятно, тащились
по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не
говорил ни слова.
— Пусть пан только молчит и никому не
говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и
по дороге буду доставлять всякий провиант
по такой дешевой цене,
по какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так.
Путь же взял он
по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но,
по обыкновению своему, шел, не замечая
дороги, шепча про себя и даже
говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих.
Опять вино хотел было
дорогое покупать, в рубль и больше, да купец честный человек попался: берите,
говорит, кругом
по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим, какие прикажете!
Лидия села в кресло, закинув ногу на ногу, сложив руки на груди, и как-то неловко тотчас же начала рассказывать о поездке
по Волге, Кавказу,
по морю из Батума в Крым.
Говорила она, как будто торопясь дать отчет о своих впечатлениях или вспоминая прочитанное ею неинтересное описание пароходов, городов,
дорог. И лишь изредка вставляла несколько слов, которые Клим принимал как ее слова.
Одетая, как всегда, пестро и крикливо, она
говорила так громко, как будто все люди вокруг были ее добрыми знакомыми и можно не стесняться их. Самгин охотно проводил ее домой,
дорогою она рассказала много интересного о Диомидове, который, плутая всюду
по Москве, изредка посещает и ее, о Маракуеве, просидевшем в тюрьме тринадцать дней, после чего жандармы извинились пред ним, о своем разочаровании театральной школой. Огромнейшая Анфимьевна встретила Клима тоже радостно.
— Спасибо. О Толстом я
говорила уже четыре раза, не считая бесед
по телефону.
Дорогой Клим Иванович — в доме нет денег и довольно много мелких неоплаченных счетов. Нельзя ли поскорее получить гонорар за дело, выигранное вами?
— Recht gut, mein lieber Junge! [Очень хорошо, мой
дорогой мальчик! (нем.)] —
говорил отец, выслушав отчет, и, трепля его широкой ладонью
по плечу, давал два, три рубля, смотря
по важности поручения.
Он выбежит и за ворота: ему бы хотелось в березняк; он так близко кажется ему, что вот он в пять минут добрался бы до него, не кругом,
по дороге, а прямо, через канаву, плетни и ямы; но он боится: там,
говорят, и лешие, и разбойники, и страшные звери.
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую
дорогу — и
говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз
по неделе.
А так — он добрый: ребенка встретит —
по голове погладит, букашку на
дороге никогда не раздавит, а отодвинет тростью в сторону: «Когда не можешь,
говорит, дать жизни, и не лишай».
— Да как это ты подкрался: караулили, ждали, и всё даром! —
говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня
по ночам. Вот и теперь послала было Егорку верхом на большую
дорогу, не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, —
говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может,
по гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не правда ли?» Я сначала не так поняла да
говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять, коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет,
говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его,
говорит,
дорога.
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой головой, прямо под солнцем, не думая прятаться в тень. Солдаты, не спуская с них глаз, держали заряженные ружья на втором взводе. В одном месте мы застали людей, которые ходили
по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик
поговорил с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
Потом смотритель рассказывал, что
по дороге нигде нет ни волков, ни медведей, а есть только якуты; «еще ушканов (зайцев) дивно», да
по Охотскому тракту у него живут, в своей собственной юрте, две больные, пожилые дочери, обе девушки, что, «однако, — прибавил он, — на Крестовскую станцию заходят и медведи — и такое чудо, —
говорил смотритель, — ходят вместе со скотом и не давят его, а едят рыбу, которую достают из морды…» — «Из морды?» — спросил я. «Да, что ставят на рыбу, по-вашему мережи».
А эта…» —
говорил он, указывая бичом назад, на луг… «Аппл!» — вдруг крикнул он, видя, что одна из передних лошадей отвлекается от своей должности, протягивая морду к стоявшим
по сторонам
дороги деревьям.
Вы, конечно, не удивляетесь, что я не
говорю ни о каких встречах
по дороге?
К весне, в феврале и марте,
дорога по Лене,
говорят, очень хороша, укатана.
Славно,
говорят любители
дороги, когда намерзнешься, заиндевеешь весь и потом ввалишься в теплую избу, наполнив холодом и избу, и чуланчик, и полати, и даже под лавку дунет холод, так что сидящие
по лавкам ребятишки подожмут голые ноги, а кот уйдет из-под лавки на печку…
Из хозяев никто не
говорил по-английски, еще менее по-французски. Дед хозяина и сам он,
по словам его, отличались нерасположением к англичанам, которые «наделали им много зла», то есть выкупили черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели
дороги и т. п. Явился сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
С музыкой, в таком же порядке, как приехали, при ясной и теплой погоде, воротились мы на фрегат.
Дорогой к пристани мы заглядывали за занавески и видели узенькую улицу, тощие деревья и прятавшихся женщин. «И хорошо делают, что прячутся, чернозубые!» —
говорили некоторые. «Кисел виноград…» — скажете вы. А женщины действительно чернозубые: только до замужства хранят они естественную белизну зубов, а
по вступлении в брак чернят их каким-то составом.
Мы продолжали подниматься
по узкой
дороге между сплошными заборами
по обеим сторонам. Кое-где между зелени выглядывали цветы, но мало. А зима,
говорит консул. Хороша зима: олеандр в цвету!
И они ничего больше не
говорили. Слышен был только топот лошадиных ног
по жесткой
дороге.
«Слава Богу, кричу, не убили человека!» — да свой-то пистолет схватил, оборотился назад, да швырком, вверх, в лес и пустил: «Туда, кричу, тебе и
дорога!» Оборотился к противнику: «Милостивый государь,
говорю, простите меня, глупого молодого человека, что
по вине моей вас разобидел, а теперь стрелять в себя заставил.
И Алеша с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно попав на идею, припомнил, как в последнем свидании с Митей, вечером, у дерева,
по дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, «в верхнюю часть груди», несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди… «Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь,
говорил о своем сердце, — продолжал Алеша, — о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не смел признаться.
Все принялись обсуждать. Чжан Бао сказал, что явления миража в прибрежном районе происходят осенью и большей частью именно в утренние часы. Я пытался объяснить моим спутникам, что это такое, но видел, что они меня не понимают.
По выражению лица Дерсу я видел, что он со мной несогласен, но из деликатности не хочет делать возражений. Я решил об этом
поговорить с ним в
дороге.
Возвращавшиеся с полевых работ стрелки
говорили, что видели на
дороге какого-то человека с котомкой за плечами и с ружьем в руках. Он шел радостный, веселый и напевал песню. Судя
по описаниям, это был Дерсу.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она
по целым часам на одном месте, где-нибудь на
дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни
говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
По дороге он часто посматривал на небо, что-то
говорил с собой и затем обратился ко мне с вопросом...
Сопровождавшие нас крестьяне
говорили, что во время наводнений сообщение с соседними деревнями
по дороге совсем прекращается и тогда они пробираются к ним только на лодках.
«Они потому из алюминия, —
говорит старшая сестра, — что здесь ведь очень тепло, белое меньше разгорячается на солнце, что несколько
дороже чугуна, но
по — здешнему удобнее».
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется
по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка вернулась в свою комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама в лицо скажет матери — ведь драться на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь
говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне,
по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который
говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Он пощупал пульс больного,
поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в
дорогу.
Без возражений, без раздражения он не хорошо
говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его
дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и
по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль.
Человек, который шел гулять в Сокольники, шел для того, чтоб отдаваться пантеистическому чувству своего единства с космосом; и если ему попадался
по дороге какой-нибудь солдат под хмельком или баба, вступавшая в разговор, философ не просто
говорил с ними, но определял субстанцию народную в ее непосредственном и случайном явлении.
— В ту пору воз с сеном плохо навили, —
говорил он, — и начал он
по дороге на сторону валиться. Мужик-то лошадь под уздцы вел, а я сбоку шел, плечом подпирал. Ну, и случилось.
Говоря это, он имеет вид человека, который нес кусок в рот, и у него
по дороге отняли его.
— Запрягают — это верно! — подтверждает Степан, — еще намеднись я слышал, как мать Алемпию приказывала: «В пятницу,
говорит, вечером у престольного праздника в Лыкове будем, а
по дороге к Боровковым обедать заедем».
Родная тетка моего деда, содержавшая в то время шинок
по нынешней Опошнянской
дороге, в котором часто разгульничал Басаврюк, — так называли этого бесовского человека, — именно
говорила, что ни за какие благополучия в свете не согласилась бы принять от него подарков.
«Чего мне больше ждать? —
говорил сам с собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же
дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется,
по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
По приезде домой жизнь Ивана Федоровича решительно изменилась и пошла совершенно другою
дорогою. Казалось, натура именно создала его для управления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила, что он будет хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться. «Воно ще молода дытына, — обыкновенно она
говаривала, несмотря на то что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, — где ему все знать!»
Тетка покойного деда
говорила, что именно злился он более всего на нее за то, что оставила прежний шинок
по Опошнянской
дороге, и всеми силами старался выместить все на ней.
— И будешь возить
по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски
говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
— Ну, ладно… Смеется последний, как
говорят французы. Понимаешь, ведь это настоящий пост: смотритель Запольской железной
дороги. Чуть-чуть поменьше министра… Ты вот поедешь
по железной
дороге, а я тебя за шиворот: стой! куда?
Говорят, что
по дороге на маяк когда-то стояли скамьи, но что их вынуждены были убрать, потому что каторжные и поселенцы во время прогулок писали на них и вырезывали ножами грязные пасквили и всякие сальности.
Позднею осенью,
по дороге, занесенной снегами, к великому удивлению всех в усадьбе, панич неожиданно вернулся с двумя слепцами в нищенской одежде. Кругом
говорили, что он ходил в Почаев
по обету, чтобы вымолить у почаевской богоматери исцеление.